Имя княгини Марии Николаевны Волконской, урожденной Раевской, дочери Генерала и жены Генерала - декабриста, стало таким легендарным, так прочно связано с историей России, что никогда не будет забыто.

В любом, даже самом плохом учебнике, останутся его инициалы. Но будет ли понятен до конца Путь той, что скрывалась за тремя буквами "кн.М.Н.В" украшавшими листки ее длинных писем, посылаемых родным и друзьям из Сибири? Разгадан ли будет смысл этого подвига - тихого и сдержанного, подвига почти всей жизни, оплаченного смертью первенца, разлукой с любимым отцом, слезами и проклятьями матери, холодом сердец родных . Подвига во имя Любви, Долга, Чести, Благородства: Во имя уважения? Преклонения? Во имя самой себя? Или, наконец, ради "дурацких романтических идеалов? Попробуем, если не разгадать - на это не хватит и ста страниц - , то хотя бы попытаться приподнять завесу загадки.

Мария Николаевна родилась в семье, овеянной легендами Ее мать Софья Алексеевна, женщина высокая, стройная, с огромными продолговатыми черными глазами, греческим строгим профилем, была властной и вспыльчивой, порывистой, способной мечтать и увлекаться. Семья была большая, дружная, с почти патриархальным укладом,- за стол не садились, пока не сядет отец, и не начинали еды без его молчаливого кивка.

Вот несколько строк о Николае Николаевиче(отец "кн.М.Н.В"), сказанных молодым еще Пушкиным, во время его пребывания на Кавказе. Пушкиным, который долго, страстно и упорно искал и желал обрести (до самой кончины, наверное!), чувство, что можно обозначить одним емким словом - "дом". В семье Раевских поэт понял и прочувствовал точное, истинное его значение.

Мария в юности была пылким и очень впечатлительным человеком, непосредственным и живым.Она мало говорила о своем детстве в сибирских воспоминаниях, горе научило ее быть сдержанной, но описание живого и впечатлительного ребенка, сквозь снисходительную улыбку далекому времени, осталось:

Поэт рифмовано переложил это так:

Я помню море пред грозою.

Как я завидовал волнам,

Бегущим бурной чередою

С любовью лечь к ее ногам!

Как я желал тогда с волнами

Коснуться милых ног устами!

Позже, умудренная жизнью и сердечным опытом, княгиня Мария Николаевна написала проницательно: " Пушкин многими увлекался, но, в сущности, никого не любил, кроме своей Музы": Но тогда, пятнадцатилетней барышней, путешествуя в Гурзуф, с семьей, заметила ли она восторженное отношение поэта? Была ли им польщена?.. Очарована, как впечатлительный и пылкий ребенок? Думается, да, если сохранила в своем сердце память об этих строках на всю жизнь, и считала их по праву принадлежащими лишь ей, хотя отлично знала, что поэтический гений непостоянен и капризен, а образ стихотворный часто состоит из многого: увиденного, услышанного, мимолетного, порою, и выдуманного!

Ей было лишь пятнадцать лет, но она уже понимала и ощущала многое.

Словно чувствовала, что повзрослеть придется рано. Она увлеченно и серьезно читает, совершенствуется в искусстве пения и покоряет сердца на первых балах! И спешит, спешит: впечатления, письма, книги,ноты, рисунки, заученные и переписанные в альбом стихи.

Есть мнение, что Мария Раевская вышла замуж не по любви, а по настоянию родных. Генерал Раевский хотел для дочери блестящей и безбедной жизни, его прельстил титул жениха-князь Волконский, несмотря на молодость -37 лет - уже был ветераном войны, генерал - майором, напрекрасном счету у Государя, принадлежал к знатнейшей в России фамилии (корни идут от Рюриковичей) имел, огромные связи при дворе : мать Александра Николаевна, фрейлина Императрицы Марии.И было, наконец, просто желание слить два огромных состояния: Спорить как - то не очень хочется, легенда давно сложилась и устоялась, однако есть противоречия даже в очевидном. Княжеский титул: Блестящее положение. Связи при дворе. Но все это имелось в избытке и у графа Густава Олизара,предводителя дворянства Киевской губернии. Он сватался к Марии Николаевне, получил отказ, да не родных, а ее самой, решительный и упорный. Значит,все - таки, богатство и титулы в семье Раевских при замужестве и женитьбах во главу угла не ставились!

Не чувствуй она к Волконскому сердечного, душевного влечения, ответила бы не тихой растерянностью, сиянием глаз и с трудом сдерживаемой улыбкой, а как то иначе, более решительно, резко, как и Густаву Олизару. В тот же вечер генерал написал Волконскому, что дочь его согласна, и можно считать их помолвленными.

Официально помолвку отпраздновали большим балом, на котором собралось все семейство Раевских - Волконских. Там Мария впервые познакомилась со своей свекровью, важной кавалерственной особой, стас - дамой Двора Его Величества, сестрами будущего мужа. Хрупкая, тоненькая, черноглазая Мария очаровала новую родню, а когда запела, то тонная свекровь и вовсе впала в восторг, и целый вечер только без умолку и говорила о том, что "Marie - это бриллиант, которому ее cher Serge, сумеет дать достойную оправу, такой соловей,конечно же, должен увидеть итальянское небо!" Княгиня Александра Волконская светски - восторженно ахала даже тогда, когда, во время танца с женихом, на Марии загорелось платье. (Танцуя сложную фигуру мазурки, она нечаянно задела краем одежды столик с каделябрами, и одна из свечей опрокинулась.) Стараниями жениха, отца и братьев серьезное несчастье удалось предотвратить, но платье пострадало довольно сильно, да и Мария порядком испугалась! Ей ( и другим гостям тоже!) все это показалось очень дурным предзнаменованием.

Сергей Григорьевич, как мог, стремился успокоить невесту, не отходя от нее весь вечер, отвлекая рассказами о заграничном походе 1815 года, взятии Парижа, и постепенно тяжелое впечатление как то сгладилось, а наутро и вовсе забылось: отвлекли предсвадебные хлопоты. Если б она могла угадывать судьбу то поразилась бы, какими зловеще правдивыми вскоре станут предзнаменования, которые ее отец и жених, смеясь, называли успокоительно "глупым суеверием"!

11 января 1825 года Мария вышла замуж, обустраивала свой новый дом, хлопотала, выписывая занавеси из Парижа, ковры и хрусталь из Италии, беспокоится о каретах и конюшне, прислуге и новой мебели.

Формировался будущий характер княгини Волконской, сиятельной каторжанки, сдержанной и пылкой одновременно!

Мужа она видела мало, он был поглощен какими - то своими делами, приходил домой поздно, усталый, молчаливый. Через три месяца после свадьбы молодая княгиня вдруг серьезно заболела. Слетевшееся к постели доктора определили начало беременности, тотчас строго запретили петь и отправили хрупкую будущую мать в Одессу, на морские купания. Ее сопровождали близкие - сестра и мама.

Князь Волконский остался при своей дивизии в Умани, а если иногда приезжал, то больше расспрашивал жену, чем говорил сам.

Моя беременность приближалась к концу.Роды были очень тяжелы, без повивальной бабки (она приехала только на следующий день!) 2 января 1825 у Волконских родился сын, Николай. Николенька, Николино. Сама Мария тогда едва не умерла , родильная горячка продержала ее в жару и бреду несколько суток, и она почти не помнила свидания с мужем, который приехал 5 января 1825 года, чтобы увидеть ее и сына, подержать за руку, сказать несколько теплых слов. Они не удержались в ее памяти: что то очень нежное, ласковое и немного виноватое. Он уехал в ту же ночь, а через несколько дней был арестован и препровожден в Петербург для первых допросов. Но она об этом не знала. Болезнь цепко держала ее в своих лапах.

А положение Волконского осложняется еще и тем, что он не хочет давать показания на своих товарищей, и царь в сильном гневе, который обрушивает на голову старого генерала, попробовавшего похлопотать за зятя.

Лишь возвратившись в апреле в Болтышку, Раевский обо всем известил дочь, прибавив, что Волконский "запирается, срамится" и прочее. И конечно, отец сразу же объявил ей, что не осудит ее, если она решит расторгнуть брак с Волконским.

Можно лишь представить себе, каково было все это услышать молодой женщине, измученной долгой болезнью. Раевский, рассчитывал на то, что она покорится воле родителей, но произошло наоборот. Дочь взбунтовалась. Как ее ни отговаривают, она едет в Петербург, добивается свидания с мужем, наносит визиты родственникам мужа, утешая их, и мужественно ожидая приговора.

В имении Браницкой ее ждало заточение на несколько месяцев - с апреля по август. И все это время она была лишена известий о муже.

Но эти месяцы не прошли даром. В душевном одиночестве, думая о муже, Мария Николаевна как бы рождалась заново. Потребовалась огромная духовная работа, чтобы определить свое отношение к "преступлению" Сергея Григорьевича, понять его, прийти к единственному выводу: что бы его ни ожидало, быть рядом с ним.

Это решение тем более ценно, что Мария Николаевна выстрадала его. Если А Г. Муравьева, Е И. Трубецкая и другие жены декабристов не были скованы столь жесткими домашними оковами, были вольны общаться друг с другом, находили поддержку друзей, родственников, всех сочувствующих бунту, то Волконская была вынуждена в одиночку бороться за свой смелый выбор, отстаивать его и даже пойти на конфликт с самыми близкими, любимыми ею людьми.

12 июля 1826 г. подследственным объявили приговор. Сергей Григорьевич Волконский был осужден по первому разряду на 20 лет каторги. 26 июля его отправили в Сибирь. И лишь через несколько недель Александр Раевский рассказал сестре о случившемся.

Из всей семьи Раевских лишь три человека - отец, Екатерина и Елена - позже смогли понять, каждый по-своему, поступок Марии Николаевны

Так уж вышло, что"на посту" долгие тридцать лет "сибирского плена" и совместной жизни они оставались вместе, несмотря на сплетни, досужие разговоры, усталость лет, видимую (кажущуюся?!) несхожесть характеров и взглядов:

Десятого августа 1863 года, ослепший и седой князь Волконский закрыл глаза умершей жене.